Увлечение

Третий раз Цып увидел ее спустя несколько дней, в ходе совещания у босса. Она была изысканно одета, потрясающе красива и поразительно напоминала его первую любовь. Дэсмонд даже удивился: как же он не обратил на нее подобающего внимания в первый и даже второй раз? Трудно объяснить. Альбертина Юи, представили ее. А когда она выступила с сообщением о своих планах работы, Цып почувствовал ее блестящий интеллект, культуру, красоту речи, души и тела. Пока шло совещание, он подолгу всматривался в нее, любовался ею, чувствовал в себе новое, вернее давно забытое состояние: волнение от представительницы противоположного пола. Волнение от молодой, удивительно красивой, обаятельной девушки. Дважды она бросила свой очаровательный взгляд на него. Нет, какой там взгляд? Это были стрелы, нет искры или даже молнии Венеры. Дэсмонд воспламенился.

Совещание кончилось, и Цып нашел в себе смелость задержать Альбертину в коридоре. Несколько минут разговора было достаточно, чтобы пламя полностью охватило его. Они беседовали о качестве современной писчей бумаги, сравнивали финскую, шведскую и российскую продукцию, даже поспорили о бумажной истории. Дэсмонд вкратце рассказал ей свою тайно вынашиваемую теорию происхождения бумаги, цитировал древнеегипетские, древнекитайские и древнегреческие источники, раскритиковал некоторых современных исследователей. Она оказалась потрясающим собеседником, неплохо разбиралась в бумаге, внимательно слушала его и задавала очень интересные вопросы. И нежно глядела на Цыпа. Дэсмонд почувствовал родственную натуру, ему давно так хорошо не было. Что это? Любовь? Ему, пятидесятитрехлетнему отцу троих детей, испытать любовные чувства к двадцатилетней девушке? Все это было невероятно.  

Как бы там ни было, в нем произошло какое-то изменение. К своему удивлению, со следующего дня Дэсмонд начал подолгу заглядывать в зеркало, стал сравнивать себя с молодыми парнями, в том числе со своим двадцатидвухлетним сыном. Да, все было не очень-то в его пользу – у него ведь и животик, и одышка, и лысина. Да и свой небольшой рост ужасал Цыпа, особенно на фоне Альбертины. Но ничего, внушал Дэсмонд себе, он вполне привлекателен, ведь и в стариков влюблялись молодые девушки. Цып еще далеко не старый и, что важно, вполне здоров. Вот позанимается спортом, и живот уйдет. Бросит, наконец, курить – там и одышка исчезнет. Ну, а лысина почти не видна со стороны. Зато у него жизненный опыт, достаток, надежность, словом многое из того, что нравится молодым девушкам. Но главное, у Дэсмонда с ней было душевное родство, общность интересов. Она ведь такой утонченный человек, с пол слова понимала, чувствовала его. Цып вдруг осознал, что всю жизнь нуждался в подобном понимании и любви.  

Душа Цыпа как-то помолодела. И песни он начал петь в ванной комнате, и улыбался постоянно всем. Дэсмонд чувствовал какой-то подъем, легкость, романтику. Да, да, романтику! Он даже не подозревал, что жизнь может быть столь романтичной, загадочной, поэтичной. Образ Альбертины не покидал его ни днем, ни ночью, и Цып открывал в ней все новые и все более привлекательные качества. Какая длинная шея, тонкие черты лица! А фигура, талия, грудь! Изящная походка, плавные движения, все, все в ней было прекрасно. Огромные и ласковые глаза. Юи внесла новизну в его жизнь, она была воплощением свежести, самой свежестью. Ему так хотелось глубоко вдохнуть ее аромат, дотронуться до ее послушных волос, белейшей кожи, пышных губ…

Дэсмонд с энтузиазмом принялся делать утренние зарядки, возобновил поднимать тяжести, стал более умеренным в потреблении пищи. Неожиданно появился аппетит к творчеству, и Цып за одну ночь смог завершить давно начатую статью о происхождении бумажных денег. Возник план большой книги.

Не прошло и нескольких дней после совещания у босса, как жена почуяла изменения в Дэсмонде. У них, у этих женщин, какой-то необъяснимый нюх на такие дела. Жена начала испытывающим образом поглядывать на Цыпа, как будто заподозрила его неверность. Он, в ответ, старался угодить ей, говорил давно не вспоминаемые слова нежности. А жена, вместо того, чтобы растаять, становилась еще более подозрительной. Ну что поделаешь с этими тонковолокнистыми натурами? Цып начал вести себя сурово, по-мужски, что ли. Но жена от этого явно занервничала, чуть ли не в истерике, со слезами на глазах стала утверждать, что он нашел кого-то на стороне. Молодая и красивая, небось, плакала она. Оба одновременно подумали о детях – что ж теперь станет с ними? Дэсмонд всячески отрицал появление новой женщины в его жизни, у него, собственно, их никогда и не было, кроме жены. Он так горячо убеждал ее в своей непорочности и любви к ней, что сам твердо поверил в это. Жена несколько успокоилась, хотя не сняла до конца свои подозрения. Цыпу показалось, что она решила впредь более внимательно наблюдать за ним. Он ведь тоже хорошо чувствовал жену. В общем, улеглось как-то. 

Утром Дэсмонд проснулся весь разбитый, с сильной головной болью. Вспомнил, что ему уже пятьдесят три. Выпил сердечные капли. Что-то не хотелось идти на работу. На что ему сдался этот проклятый склад? Как он, историк по образованию и интересам, стал начальником склада канцелярских товаров? Но что поделаешь, надо идти.

Пошел он на работу с каким-то тревожным чувством, не зная, отчего. О Юи даже не вспоминал. Ужасно хотелось выпить кофе, но сердце не позволяло. Что за жизнь, даже чашку любимого кофе не может выпить по утрам. Как назло, на работе сломался лифт, и Дэсмонду, как и всем сотрудникам, пришлось пешком идти на шестой этаж. Вспотел, одышка. Остановился на лестничной площадке пятого этажа, чтобы немножко отдохнуть. Вдруг увидел, как Альбертина в сопровождении нескольких молодых парней почти бегом поднимается по лестнице. Они разговаривали громко, хохотали и прошли мимо. Кажется, даже не заметили его. Сердце кольнуло, Цып почувствовал глухое давление где-то в глубине души. За окном шел дождь, была совершенно мерзкая погода. Собственно говоря, ничего особенного в ней не было. Баба как баба. Сутулая какая-то. Почти что одни кости. А нос – паровоз. Ладно, дела надо делать, дела, подумал он.

«А, вот он, увлечение мое», – пронеслось тем временем у Юи в голове. «Фу, лысый хрыч. Какой ты был надутый на своем складе. Надо же, вначале даже не заметил меня. Но как классно я сквиталась с тобой. Старый балбес, вообразил, что мне нужны твои две лишние пачки бумаги или дурацкие рассказы о бумаге? А глаза, как твои глаза блуждали и шарили по моему телу. И не таких ломали. Вытри свой пот и дыши глубже, мудачок. Раз, два… Крепись, папаша, еще один этаж остался».

А Дэсмонд так и не дошел до шестого этажа. В больнице его первой посетила Юи, которая сразу таинственным образом заговорила об истории каких-то бумаг. На ней было строгое черное  платье,  загадочная вуаль и шляпа того же цвета, и выглядела она как скорбящая жена Цыпа. Возможно, это и была его жена, но вечный покой мешал Дэсмонду как следует разобраться в ситуации.