По эту сторону дыхания

© Алишер Файз

ПО ЭТУ СТОРОНУ ДЫХАНИЯ

Я сидел на производственном совещании, которое сильно затягивалось. Уйти нельзя, а вникать в суть обсуждаемых вопросов – скучно. И почитать что-нибудь интересное невозможно, и поговорить с кем-нибудь не получится. В общем, безысходная тоска.

Но чем-то все равно надо заняться. Даже скука, если ею не заниматься, превращается в скучнейшее занятие. У нас на совещании одни говорят, другие слушают, а третьи что-то делают со своими ногтями или волосами. Самым отважным удается поспать или поиграть в карманные электронные игры.

Сегодня душно, трудно дышать. По-видимому из-за этого стал экспериментировать. Вдох – задержка, выдох – задержка. Интересно, как долго смогу задерживать дыхание, не вдыхать этот тяжелый воздух? В детстве, помню, в бассейне нырял хуже сверстников. Кажется, в молодости удавалось не дышать до тридцати или сорока секунд. Школьный врач, проводивший диспансеризацию, говорил, что у меня небольшой объем легких.

Слово берет наш директор. О чем-то усердно говорит. А в глазах-то у него тоже уныние. Сам об этом, возможно, и не догадывается. Ну, а мне-то что? Раз, два, три… сорок шесть, сорок семь… восемьдесят четыре, восемьдесят пять… Ух ты, полторы минуты без дыхания! Но что странно, так это отсутствие всяких затруднений. Будто дышу, как обычно.

На самом же деле я пальцами крепко зажимал ноздри, а рот плотно закрыт. Сто семь, сто восемь… продолжал спокойно отсчитывать время задержки дыхания.

Когда дошел до двухсот, я стал проявлять признаки беспокойства. Но не оттого, что было трудно. Я прекрасно чувствовал себя и появилось ощущение, что мог бы оставаться без воздуха несколько часов или даже дней. А может, и вечность.

Директор косо посмотрел на меня. Какое же уныние у него во взгляде! Будто тоже хотел перестать дышать. А я, как ни в чем не бывало, продолжал. Триста сорок девять… четыреста, четыреста один…

Вдруг меня охватил ужас. А может я уже умер? Если не дышу, значит, не существую? Воздух – первейшая необходимость, он более значим, чем вода, хлеб и все остальные блага. Человек не может так долго оставаться без кислорода. Кислородное голодание бьет прежде всего по мозгу.

Тем не менее я спокойно обходился без кислорода. Счет уже дошел до шестисот пятидесяти и продолжал расти. Иными словами, я не дышал более десяти минут. Чтобы убедиться, что воздух не проникает в легкие, я еще плотнее прикрыл нос и рот.

Перевалив в счете тысячу, я вспомнил о существах, которые способны потреблять кислород через кожу. Да и у людей кожа, насколько мне известно, дышит. Нет, не может человеческая кожа пропускать весь необходимый для организма объем воздуха. Может, в моем теле активизировались какие-то скрытые до сих пор природные механизмы, обеспечивающие бесперебойное поступление кислорода в легкие или даже прямо в органы? Я с любопытством осмотрел кожу руки. Вроде все как обычно. Но что интересно, моя диафрагма не двигалась. Я точно не дышал.

Тысяча девятьсот двенадцать, тысяча девятьсот тринадцать… вдруг почувствовал, что сидящий справа коллега дергает за руку. При этом он смотрел то на меня, то на директора. А директор, оказывается, просил высказаться по обсуждаемому вопросу. Вижу, участники совещания наблюдают за мной. У всех, замечаю, тоска в глазах. Все хотят уйти отсюда, но понимают, что не могут этого сделать. Будто находятся в каком-то неведомом заключении.

Как же вырваться? Ведь есть же на свете солнце, есть яркий день, зеленая трава, свежий воздух… Воздух?

– Так вы скажете что-нибудь или нет?! – раздражается директор, обращаясь ко мне.

Интересно, что случится, если отвечу. Нельзя говорить, не вдыхая и выдыхая. Но почему-то казалось, что я больше не нуждаюсь в воздухе. Чувствовал, что могут говорить, петь, смеяться, плакать без всякого дыхания. А зачем дышать, какой смысл?

Я заговорил. Говорил долго и страстно. О том, что пора менять привычки, пора вырваться из этого мрака, пора вдохнуть свежего воздуха – воздух свободы, творчества, интереса к жизни. Понимаю, говорил я, что это нелегко, что это связано с усилиями, борьбой, преодолением. Но сколько можно терпеть тупость, ложь, мракобесие? И главное, сражаться следует не с внешними врагами, а с внутренними.

Надо быть бойцом, воином во всех случаях. А я – боец, и этим все сказано. Но боец – и он. И она. Все они. Мы все. Каждое движение – это борьба, любой вздох – это мечта. Сделать хотя бы один вздох – это мечта моей жизни. Жизни, оставшейся далеко позади.

Закончив выступление, посмотрел на директора. Он сидел молча и прятал лицо. Я понял, что, закрыв нос и рот, он отсчитывал время.